Александр Константинович Сыропятов – одно из первых имён в музейном деле Перми. Он считается одним из основателей Пермской художественной галереи и основоположником коллекции пермской деревянной скульптуры. Уроженец Екатеринбурга, который тогда входил в Пермскую губернию, землемер по образованию, он начинал по специальности в Перми в 1912 году. По роду занятий много ездил по территориям и ещё он увлекался этнографией. Состоял в нескольких научных обществах, бережно изучал Пермский край, выступал с докладами по краеведению, фиксировал жизнь, архитектуру, необычные явления.
Так в Пермской художественной галереи хранится альбом его фотографий, который он сделал в 1915 году в поездке по Чердынскому уезду. Альбом – это 22 плотных картонных листа, на которых расположились 44 фотографии, все подписаны. Подписи ещё с употреблением буквы ять, поэтому сомневаться в его подлинности не приходится.
Сыропятов фиксировал церкви, часовни, дома разных деревень в основном Косинской, Кочёвской, Юксеевской и Чураковской волостей – всё это сейчас территория Коми-округа, есть несколько фотографий старинного города Пермского края - Чердыни. Многие фото сейчас известны, но некоторые не публиковались. Именно им зафиксированы Сидящие Спасители в интерьерах церквей Косы и Большой Кочи. (ил. 1) Благодаря им мы точно знаем где находились и как выглядели «деревянные боги» в пространстве церкви. Для понимания и изучения деревянной скульптуры это очень важно.
Ил.1 Фотоальбом А.К. Сыропятова, 1915 г., л.1. Архив ПГХГ. Подпись под фото, сделана автором "Резной образ Спасителя в часовне в с. Б. Коча". (Одет в шёлковый цветной халат без рукавов.)
В этом же альбоме есть фото наличников окон крестьянских домов – от совсем простых, по виду простых досок по краям до разных и замысловатых ажурных узоров по всем сторонам окон. Кроме того, им запечатлены крестьянские избы и амбары с разнообразными «коньками» и «курицами» на крышах. Различного рода охлупни были даже обмеряны. Позже всё обобщено и типологилизировано в книге «Отражение чудовищного стиля в архитектуре крестьянских построек Пермского края», вышедшей в 1924 году. Особенно трогательными смотрятся фотографии необычных деревьев, в основном сосен. И как профессиональный фотограф Сыропятов снимает их в масштабе с человеком. На одном снимке под огромной, густой кроной спокойно стоят два человека, на другой – человек сидит на дереве и явно позирует фотографу. (ил. 2)
Ил.2 Фотоальбом А.К. Сыропятова, 1915 г., л.19. Архив ПГХГ. Подпись под фото, сделана автором "Сосна за деревней Пыстоговой, Кочёвской волости"
С середины 1919 года Сыропятов назначен заведующим Пермским научно-промышленным музеем. А когда музей в 1922 году разделили на научный и художественный, он стал руководителем сразу двух музеев. Именно он организовал первую экспедицию за деревянной скульптурой в конце июня 1923 года, прихватив с собой молодого, только что пришедшего в музей сотрудника - Николая Серебренникова. Неотложные дела не позволили Александру Константиновичу присоединиться в сентябре 1923 года, ко второй экспедиции, но уже в октябре 1923 он снова возглавил третью экспедицию по сбору церковных ценностей. И опять вместе с Николаем Серебренниковым.
Первая брошюра «Пермский художественный музей в 1922-23 г.» имела подзаголовок «Очерк деятельности и состояния Музея в первый год его существования – с 7 ноября 1922 по 1 октября 1923 года» (ил. 3), вышла тиражом 200 экземпляров.
Ил.3 Обложка книги «Пермский художественный музей в 1922-23 г.», Научная библиотека ПГХГ
После вступления стоит подпись А. Сыропятов, основной текст не подписан, но т.к в музее в то время было всего три сотрудника, то директор музея осуществлял, как минимум, общее руководство. В итоге получился аналог современного публичного отчёта организации. Маленькая, но очень насыщенная фактами книжка рассказывает и о том, в каком здании располагается музей: «Музей занимает двухэтажное каменное здание, в котором до революции находились архиерейские покои, домовая Крестовая церковь и кельи монахов» [Пермский художественный музей в 1922-23 г., 1924, с.15] и даже сообщает о количестве печей и дров, необходимых для его обогрева: «Во всем здании 25 голландских печей, 3 русских, 2 плиты, 2 подтопка и 3 камина. Минимальное количество топлива на год определяется в 42 куб. саж. сосновых дров». [Пермский художественный музей в 1922-23 г., 1924, с.17] Заканчивает автор раздел про здание галереи предложением, в котором есть мечта: «Но имея оснований предъявлять к нему таких-же требований, как к зданию, которое при наличии известных обстоятельств могло-бы быть выстроено специально для Художественного Музея, т. е. с верхним светом и расположением комнат в порядке замкнутого четырехугольника, с последовательным, как бы кольцеобразным, проходом по ним из первой комнаты (вестибюля) в ту-же первую комнату через все промежуточные,—мы надеемся, однако, что с течением времени сумеем его более приспособить для Музея.» [Пермский художественный музей в 1922-23 г., 1924, с.19] Мечте первого директора Пермского художественного музея, потом Пермской галереи суждено исполниться через 100 лет.
Потом автор переходит к описанию коллекции, начиная с количества произведений по разделам, перечисляет самые знаковые произведения и не забывает упоминать источники поступления. Здесь же он рассказывает и «трех специальных экспедициях» 1923 года, публикует маршруты и описывает то, чем занят научный сотрудник Н.Н. Серебренников «занимался главным образом подбором сведений из местной литературы о местонахождениях в Пермском крае деревянной скульптуры, шитья и др. предметов древнерусского искусства. Для выполнения этой крайне кропотливой работы, Серебренникову пришлось просмотреть самым внимательным образом почти всю литературу о Пермском крае». [Пермский художественный музей в 1922-23 г., 1924, с.19] Безусловно Сыропятов упоминает и о своей работе – разрабатывается схема размещения экспонатов, «Заведующий Музеем А. К. Сыропятов с июня месяца был отвлечен от работы в Музее сбором этнографических коллекций по материальной культуре пермяков для Всесоюзной C-Хоз. Выставки в Москве и работой на самой Выставке». [Пермский художественный музей в 1922-23 г., 1924, с.29] Надо сказать, что эта грандиозная и масштабная выставка открылась в Москве 19 августа 1923 года и стала предшественницей ВДНХ, участвовать в ней было, конечно, престижно и ответственно.
С июля 1924 года А.К. Сыропятов возглавляет только один Художественный музей, но длится это недолго – до марта 1925 года.
Обнаружился интересный документ, говорящий о трудном положении страны и директора художественного музея, в частности. В ноябре 1924 года Сыропятов пишет письмо в Пермское отделение Синдиката швейной промышленности (оказывается был и такой!), в котором просит «отпустить в кредит тёплое/или меховое пальто/ стоимостью до 75 рублей заведующему музеем Сыропятову. Уплату денег будет производить музей из его, Сыропятова, зарплаты в течении 5 месяцев. Первый взнос в размере 1/5 стоимости пальто будет сделан в счёт окончательной расплаты лично Сыропятовым.» [Архив ПКМ, д.4783, л.14] Кстати, в том же отчёте Художественного музея за 1922-23 годы указана и зарплата сотрудников. У заведующего музеем на 1 октября 1923 года она составляла 47 рублей 84 копейки. [Пермский художественный музей в 1922-23 г., 1924, с.34] Чем кончилась история с пальто, выдал ли Синдикат его из своего магазина, неизвестно. Но точно известно, что Александр Константинович Сыропятов в марте 1925 года уходит с поста заведующего Художественным музеем. (ил.4) Его заменяет Николай Николаевич Серебренников.
Ил.4. Александр Константинович Сыропятов, 1920-е гг. Архив ПГХГ
Воспитанный и вдохновлённый Александром Сыропятовым Николай Серебренников проработает в галерее 37 лет, станет ярким музейщиком, искусствоведом, неугомонным собирателем коллекции галереи. Он будет первым, самым рьяным и самым известным исследователем пермской деревянной скульптуры. За каждой великой личностью стоит первый учитель и наставник. Александр Сыропятов – прародитель Пермской галереи и её первый директор стал тем человеком, который умело подтолкнул, вдохновил и поддержал Николая Серебренникова.
Архивы хранят много интересных документов, читая которые, лучше представляешь людей, понимаешь их чувства, мотивы поступков в той или иной ситуации. Таймлайн, который обычно состоит из сухих и официальных сообщений: «Открылся музей», «Поступило 196 скульптур», «Открылась-закрылась выставка», становится эмоциональным, разноцветным и человеческим. Таким разнообразным миром становится Пермская художественная галерея после изучения документов в её архиве. Особое удивление вызывает, конечно, Николай Николаевич Серебренников. Казалось, что мы про него всё знаем, ценим, любим. Да – он «наше всё», он тот, кто собрал самую большую коллекцию деревянной скульптуры из одного региона. Именно она стала брендом края на долгие годы и во много определила ведущее место музея в стране. Он тот, кто создал один из самых крупных и известных региональных художественных музеев страны с богатой и разноплановой коллекцией. И все поколения музейщиков признают его заслуги и восхищаются профессионализмом.
Отдельный фонд галереи хранит рукописи его статей и лекций, рисунки экспозиций, черновики книг, аннотации, распоряжения, переписку с коллегами, художниками, учёными, исследователями, запросы в музеи, в институты – и всё это без компьютера… Сохранены даже карандашные расписки о выдаче рабочим перчаток, гвоздей, валенок. Поначалу с трудом можно понять почерк, но потом привыкаешь и читаешь почти бегло быстрый почерк на пожелтевших листах. Всё это великолепно передаёт дух времени, но преследует только один вопрос: «Как у одного человека хватало на всё времени?» Вырисовывается образ педантичного, последовательного, собранного, сложного, разного, но очень энергичного руководителя. Только такой человек мог делать несколько дел одновременно – собирать деревянную скульптуру по храмам, организовывать экспозиции, переписываться с художниками и столичными учреждениями, просить и получать лучшие картины из фондов, добывать доски, гвозди для ремонта пола и дрова для обогрева галереи. И всё это вроде делал легко, непринуждённо, что невольно думаешь – повезло человеку, сыну священника из Верхних Муллов, обошли его стороной все бури столетия, никто не писал доносов, не припоминал мобилизацию в армию Колчака, не писал разоблачительных статей, не ругал за семейственность, не обвинял в авторитаризме… (ил.5)
Ил.5. Н.Н. Серебренников, нач. 1960-х годов. Архив ПГХГ
Но оказывается, все катаклизмы он прошёл вместе со страной и ничего не избежал. С начала 30-х годов начала зарождаться волна массовых гонений, в это же время состоялась первая попытка принудительного увольнения Н.Н. Серебренникова.
«31 марта 1933 года. Составлен настоящий акт нижеподписавшимися сотрудниками Пермского музея, являющимися комиссией …. Комиссия образована по письменному распоряжению директора музея т. Гурьева для просмотра и опечатания имуществ Худож. Галлереи и Антирелигиозного музея в связи со снятием с работы зав.галлереей Серебренникова.» [Архив ПГХГ Ф.2, д.39, л.3] И следом красными чернилами на двух листах с обеих сторон очень подробное и, видно, нервное, перечёркнутое во многих местах, объяснение самого Серебренникова: «Председателю Пермской ГорКК – РКИ[1].
[1] ГорКК – РКИ – городская контрольная комиссия – рабоче-крестьянская инспекция. Орган государственного контроля.
30 марта с.г. я неожиданно был снят с работы заведующего худож. галлерей в Пермском музее… Снятие меня с работы вылилось в внезапное появление в галлерее комиссии из сотрудников музея, предъявившей мне в копии документ, за подписью директора музея, из которого явствовало лишь то, что на основе решения директорских указаний, комиссии предлагается принять все дела и документы. …Ряд обстоятельств снятия меня с работы заставляет меня усматривать в этой репрессии по отношению ко мне преследование и травлю меня за мою активную работу в бригаде РКИ по недавно проведённому обследованию музея. … Снятие меня с работы т. Гурьевым было произведено без надлежащих оснований…» [Архив ПГХГ Ф.2, д.39, л.5,6] (ил. 6)
Ил.6 Заявление Н.Н. Серебренникова, 1933. Архив ПГХГ, ф.2, д.39, л.5
И, видимо, конфликт двух директоров был каким-то образом быстро улажен и уже 5 апреля 1933 года все вернулись на свои места, печати сняты и ключи возвращены. Надо заметить, что уже к этому времени Серебренников был директором 8 лет и сделал очень много: прежде всего, собрал самую большую и лучшую коллекцию региональной деревянной скульптуры; начал формировать отдел нового советского искусства и открыл его в 1929 году, раньше других музеев страны; в 1932 г оду он осуществил переезд в новое здание, в котором галерея располагается и сейчас; собирал уральский фарфор, активного занимался выставочной работой; изучением художественной жизни края и издательской деятельностью; получал для галереи из Госфондов лучшие картины мирового и русского искусства; дружил с ведущими художниками и искусствоведами страны, которые всячески помогали в формировании коллекции. (ил.7)
Ил.7. Музейные грузы на пристани Пожва, сентябрь 1925. Архив ПГХГ, ф.2 д.1125 л.40
Гораздо более серьёзная ситуация случилась в конце 1937 - начале 1938 года, когда в ГОРОНО, Областной отдел искусств и уполномоченному по делам искусств поступило несколько писем от «бдительного» товарища Вяткина, который указывал, что т. Серебренников – сын священника, служил в армии Колчака и принимал участие в боях против Красной Армии, «творил расправу над пленными красноармейцами». [Архив ПГХГ Ф.2, д.46, л.1] Кроме этого, прозвучали обвинения в плохо поставленной работе Оргкомитета Союза советских художников города Перми.
В итоге была создана целая Комиссия, которая расследовала все «сигналы»: опрошены земляки и сослуживцы Серебренникова, у них взяты даже письменные показания. Николай Николаевич, кстати, никогда не скрывал факт мобилизации в армию Колчака и всегда упоминал его в автобиографиях. Он был мобилизован по возрасту, «при так называемой мобилизации интеллигенции» [Aрхив ПГХГ Ф.2, д.46, л.6] и прослужил там недолго писарем, не принимал участие ни в каких боевых действиях. А в то время, когда его обвиняли в расправе над красноармейцами, вообще находился в госпитале на лечении, т.к. был ранен в голову. Эти показания подтверждали и его сослуживцы.
«В феврале месяце 1919 г. он был мобилизован Колчаком и служил рядовым в 1-м отдельном батальоне 1-й сибирской армии. В начале марта 1919 г. я встретил т. Серебренникова Ник. Никол. в госпитале, помещавшемся в здании б. Мариинской гимназии, на излечении от ранения, где мы вместе лежали около месяца. … Зная т. Серебренникова с детства, должен отметить, что в его отношениях к людям вообще был принцип честности и поведение культурного человека, неспособного к жестокости и тем более к подлым мерзостям с истязаниями и расстрелами, какие творились при Колчаке. А.Н. Гашев, зоотехник Работкинского райзе, Горьковской обл.» [Aрхив ПГХГ Ф.2, д.46, л.8] В общем, клеветнические сведения т. Вяткина не подтвердились и всё закончилось хорошо, хотя, конечно, нервы Серебренникову потрепали. (ил.8)
Ил.8. Показания А. Гашева о Серебренникове. Архив ПГХГ, ф.2, д.46, л.8
Следующее испытание началось в мае 1938 года, когда вышло постановление Свердловского Обкома №Б/35-3 о выделении деревянных скульптур из Пермской художественной галереи для открывающегося в Свердловске Областного антирелигиозного музея. Свердловск тогда являлся столицей Уральской области, в которую тогда входила и Пермь. И в 1933 году в Свердловский музей уже было передано 11 скульптур, хотя и не самых лучших, но всё-таки достаточно ценных.
В этот раз областной центр претендовал на лучшие образцы пермской деревянной скульптуры, которые находились в экспозиции галереи. Но никто не спешил отдавать из Пермской галереи ни Сидящего Спасителя из Пашии, ни Николу Можайского из Покчи, ни Распятие из Усолья, поэтому в августе 1938 года в Пермской горком ВКП(б) обратился старший научный сотрудник Свердловского антирелигиозного музея Д. Владимирский с просьбой оказать содействие в изъятии скульптур. В том же письме он счёл «нужным обратить внимание на безобразное использование экспонатов антирелигиозного характера в ПХГ и поэтому полагаю, что вопрос об использовании вышеуказанных экспонатов в целях антирелигиозной пропаганды чрезвычайно назрел и необходимо как можно скорее разрешить вопрос об использовании этих экспонатов в антирелигиозных целях.» [ПГАСПИ ф.1, оп.1, д.1656, л.24]И снова ответа на запрос не последовало.
Настойчивый сотрудник тогда подключил «тяжелую артиллерию» в виде главного областного рупора газету «Уральский рабочий», где «была опубликована его статья «Под маркой музея», в которой утверждалось, что «Отдел деревянной скульптуры Пермской художественной галереи является не чем иным, как рассадником грубого невежества, поповского дурмана, а монография, посвященная этому отделу, - вредной книгой». [Уральский рабочий, №209 от 10.09.1938] (ил.9)
Ил.9. Газета Уральский рабочий 10 сентября 1938. Архив ПГХГ
В то время не реагировать на критические статьи в СМИ было невозможно, поэтому 14 сентября срочно собрали внеочередное партийное собрание парторганизации Госмузея. «Повестка дня: Разбор заметки в газ. «Уральский рабочий» от 10.09.1938 «Под маркой музея» Вопрос: Сознался ли Серебренников во вредности отдела Деревянной скульптуры и своей книги или отрицает?
Пигасов: В этом вопросе наша партгруппа показала лицо своей близорукости, мы не обращали внимание на работу галлереи. ... 8 сентября я наблюдал такую картину, что две старушки в одежде монашек, спрашивали как попасть в летнюю церковь, что-б посмотреть своженных туда богов, чувствовалось, что они пришли смотреть не как антирелигиозный музей, а как именно богов. Разъяснения экскурсовода, что Христос был, как человек, является, конечно, не марксистским учением. Антирелигиозных материалов и работы в отделе деревянной скульптуры не было. Мы проглядели это дело и наша вина есть. … Катаев: …Книга его вредный – контрреволюционный шовинизм. …Наша вина в том, что мы не поставили этого вопроса официально через партгруппу, но об этих вопросах я ставил. Сначала пришёл в Культпроп Ленинского Р.К., меня отправили в Горком, что дескать это не наше дело. В Горкоме добился я создания комиссии, на бюро предложил резолюцию о вредности экспозиции деревянной скульптуры, предлагали закрыть, но бюро не приняло. О книге говорил на бюро, приносил Буканову, пришлось его убеждать во вредности этой книги, затем я её отдал в Горлит. На все эти сигналы никакого реагирования». [ПГАСПИ Ф.78 оп.1 д.160, лл.29, 29об.]
В итоге партсобрание приняло постановление, где факты, изложенные в статье, признавались верными, и отдел закрывался на переэкспозицию до 1 января 1939 года. Н.Н. Серебренников хотя и не был членом партии, но молчать не стал, и написал 16 сентября в Горком ВКП(б) объяснительную записку на 3 листах, где частично признавал недостатки в экспозиции и обещал их исправить. А «Книга «Пермская деревянная скульптура», разрабатывавшаяся мной более 10 лет назад, была первой монографией по русской деревянной скульптуре 17-18 вв., предназначалась как материал предварительного изучения, для научных кругов и после выхода её из печати в 1928 году была оценена положительно во всех рецензиях о ней искусствоведов, историков и краеведов (печатались в 1928-30 гг. в центральных и периферийных изданиях), а Наркопросом РСФСР книга была премирована. Небольшой тираж книги (1000 экз.) почти полностью тогда же и разошёлся». [ПГАСПИ, ф.1, оп.1 д.1656, л.29]
До сих пор именно эта книга является почти Библией для исследователей пермской деревянной скульптуры. Удивительно, какие чёткие, системные и точные датировки и определения дал молодой тогда ещё автор. Несмотря на все оргвыводы, скульптура осталась в Перми, а Серебренников удержался на посту директора. Да и в октябре 1938 года Уральская область была разделена, образовалась Пермская область.
Ещё один и, пожалуй, самый тяжелый удар был нанесён Серебренникову в 1949 году. В начале года Секретарю Молотовского обкома ВКП(б) Хмелевскому была предоставлена справка, составленная зав.отделом пропаганды и агитации обкома ВКП(б), в которой говорилось о «крупных недостатках» в работе Молотовской художественной галереи. В частности ставилось в упрёк отсутствие работ Левицкого, Венецианова, Фёдорова, «слабо представлены передвижники и советские художники, лауреаты Сталинской премии». Из всего этого сделан вывод, что «Экспозиция построена ошибочно и искажает историческую действительность, льёт воду на мельницу безродных космополитов. В ней проводится антипатриотическая идея – отрицание самостоятельного и раннего развития русского искусства, проводится мысль, что русское искусство является продолжением западно-европейского искусства».[ПГАСПИ, ф.105, оп.15, д.324, л.43] Так же обращалось внимание на нездоровую обстановку в коллективе галереи, Серебренников обвинялся в семейственности и грубости по отношению к сотрудникам, в частности, говорилось, что «некоторые сотрудники боятся, что их посадят в тюрьму». (ил.10)
ил.10. Н.Н. Серебренников с сотрудниками галереи. 1947 г.
Предлагалось принять решительные меры. И опять была создана комиссия, которая проводила проверку, а 24 мая 1949 года вышло Постановление, которым Н.Н. Серебренников освобождался от должности директора, но, учитывая его многолетнюю работу в галерее, «считать возможным оставить его в галерее в качестве главного хранителя». [ПГАСПИ, ф.105, оп.15, д.324, л.47] Однако, должность главного хранителя занимала жена Николая Николаевича – Наталья Васильевна Серебренникова, которая и была уволена.
Безусловно, это было очень больно и неожиданно, поэтому Николай Николаевич пишет письмо в Москву, видимо, кому-то в Министерство с просьбой о переводе в другой город. «Уважаемый Павел Николаевич! …. Я постоянно ощущаю, что новому руководству я реально не нужен, но лучше будет скорее освободить галерею от меня… Вынужден обратиться к вам о переводе меня в один из республиканских музеев вне РСФСР, в Украинскую, Белорусскую и др. республики, кроме республик Средней Азии и Закавказья». [Aрхив ПГХГ, ф.2, д.39, л.12об] В феврале 1950 года получен ответ от Главного управления учреждениями изобразительных искусств, что «до сих пор не представилось возможности удовлетворить Вашу просьбу». [Aрхив ПГХГ, ф.2, д.39, л.13]
Так остался Николай Николаевич Серебренников в Перми и проработал в галерее на должности главного хранителя до 1960 года. Он ещё успел сделать многое важного для галереи: осуществил в середине 1950-х перестройку внутреннего пространства музея, но при этом спас от уничтожения уникальный резной, пятиярусный иконостас бывшего Спасо-Преображенского Кафедрального собора. В 1959 году вышла его книга «Урал в изобразительном искусстве» и, конечно, продолжал исследовать пермскую деревянную скульптуру.
Он успел подготовить новую монографию - красивая с цветными иллюстрациями книга вышла в 1967 году. Но подержать издание в руках Николай Николаевич Серебренников уже не смог, его не стало в мае 1966 года. Жизнь, остановленная на ходу. Но она была настолько яркой и значительной для края, музейщиков не только Перми, но и страны, что его имя не сходит с уст всех последующих поколений, продолжающих развитие главного дела всей его жизни - музея и исследования художественной культуры края в ее связях с другими территориями.
*В цитатах сохранена орфография и пунктуация приводимых документов.
Литература:
- Архив ПГХГ ф.2, д.39
- Архив ПГХГ ф.2, д.46
- Архив ПКМ, д.4783
- Газета «Уральский рабочий», №209 от 10.09.1938
- ПГАСПИ ф.1, оп.1, д.1656
- ПГАСПИ ф.78 оп.1 д.160
- ПГАСПИ, ф.105, оп.15
- «Пермский художественный музей в 1922-23 г.», Пермь, 1924 г.
** Первая публикация статьи “Малоизвестные факты из жизни А.К. Сыропятова и Н.Н. Серебренникова – основателей Пермской государственной художественной галереи” (автор А. В. Отмахова) состоялась в журнале Academia
Министерство культуры Пермского края